А ты представь... сидит царь-батюшка на пиру с опричниками, а князь с прочими боярами за столом и глаз не сводит с красавца-кравчего, кторый царю вина наливает и преданно в глаза заглядывает, а государь его то по волосам погладит, то ещё как-нибудь приласкает, а кравчий иногда из-под ресниц длиннющих взгляды за стол боярский кидает на молодого князя, а потом сразу отворачивает и снова государю улыбается. И нет мочи на такое смотреть. Встает князь и уходит прочь. Царь возмущен, конечно, но быстро забывает о нём, потому что увлечен своим любимцем и верными опричниками, которые ведут свою беседу. И вот стоит князь на крыльце, воздухом дышит, пытается понять, что за бесовское наваждение такое - чай не просто грех, так ещё и вдвойне преступление - царский же любимец. Вроде, собрался с мыслями, хотел вернуться, вошёл в палаты, а тут царь из пиршественного ала хмельной кравчего вытаскивает и к стенке его, зажимает, руками в перстнях под одёжу лезет, а он, бесстыдник, хихикает и стонет, паразит - еле дверь захлопнуться за ними успела. А тут князь пред ними прямо в коридоре князь стоит, и мало того, что он поражен таким антихристьянским делом, так ещё и в душе всё почему-то при виде довольного лица кравчего всё переворачивается. Тут бесстыдник глаза приоткрывает и через плечо царское видит лицо князя бледное и сразу выражение лица его меняется... меняется так, что на душе у князя ещё гаже становится, а кравчий ему рукой показывает, мол, уходи, и ладонью царское лицо к себе притягивает, отвлекает. И князь быстрее мимо проходит...
День князь не видит кравчего, второй глаза от него воротит, третий по палатам стороной его, ка кпрокаженного обходит. И спиной его то злые (если кто смотрит), то растерянные (наедине) взгляды ловит, не видит больше, а чувствует. И вот говорят князю, что просит его царский кравчий к себе пожаловать. Нехотя идёт князь, но не откажешь же. Только вошёл и дверь за собой затворил, глядит - а царёв любимец, как змея, смотрит на него из-под соболиных бровей, рками в стол упершись, глаза ярче алмазных сережек блесят. Молчат они, а потом кравчий притворно-любезным голосом, плохо скрывающим гнев, спрашивает, по что он у князя в такой немилости - усмехается, издевается. Молчит князь, душа сжимается - то от глаз оторваться не может, то от гневного излома бровей, а то снова картина перед глазами стоит - с бесстыдником в объятьях царских - не слышшит ничего, не видит ничего кроме бледного лица и черных локонов, упавших на лоб. Голос у кравчего срывается, теперь он говорит что-то, ка кобиженный ребёнок. который вот-вот заплачет и, вдруг, бросается к князю, припадает к его груди, целует лицо, обвивает руками шею. Сердце у князя так и заходится. Как мерзко должно быть от таких бесовских козней, но как сладко. Хватает князь любимца царского за тонкие руки и от себя отрывает силой - не может на такую измену против государя пойти. Кравчий сначала теряется от такого упорства, потом злится. бьёт князя кулаком в грудь чувствительно, а потом вдруг валится князю в ноги и хнычет, как девица. В смешанных чувствах смотрит на него князь, как бы не увидел кто. Распахивается дверь, входит отец кравчего. Пропал, думает князь, но нет - не заметил он, как бесстыдник уже на ногах давно стоит и с надменным видом меха отряхивает, бросает какую-то фразу, мол, не дети уже, княже, чтоб возиться и по полу друг друга валять, и с надменной ухмылкой уходит прочь. Хмуро и подозрительно смотрит отец кравчего на князя, ему государево сокровище себе дороже беречь.